Люди и памятники

Игорь Александрович Столетов – реставратор титулованный. Пожалуй, ни у одного владимирца, работавшего и работающего в сфере реставрации памятников, нет столько наград и званий. Он - заслуженный работник культуры России, член-корреспондент Российской Академии Художеств, действительный член Российской академии архитектуры и строительных наук, академик Международной академии архитектуры, лауреат государственной премии РСФСР и премии президента России, почетный гражданин города Владимира. В последние годы Столетов интервью не дает. Но для нас Игорь Александрович сделал исключение.
- В последнее время все чаще звучат заявления ученых и искусствоведов об аварийном состоянии того или иного белокаменного памятника Владимирской области. Как Вы оцениваете сохранность наследия белокаменного зодчества древней Руси?
- К сожалению, сегодня в сфере реставрации можно услышать множество спекулятивных, необоснованных заявлений. Лет пять назад, например, кричали об аварийном состоянии Рождественского собора в Суздале. Оттуда даже утварь стали выносить. Но он не был аварийным, его состояние оценивалось вдвое лучше состояния Владимирского Успенского собора. Просто здесь из-за ряда проблем на десять лет опоздали с консервацией. На апсиде в одном месте стал крошиться кирпич, в другом – пилон требовал укрепления. Это незначительная работа, которая реставрацией фактически не является. Но сегодня в Суздале на щите у храма написано: «Выведен из аварийного состояния».
Теперь же говорят о тяжелом состоянии Владимирского Успенского собора. Однако в целом его состояние – нормальное. Здесь очень много качественного, сделанного реставраторами еще десятки лет назад. Но если сегодня состояние Успенского собора нормальное, это не значит, что о нем надо забыть на ближайшие годы. Белокаменными памятниками надо заниматься постоянно, профессионально, а не наскоком. Тем более – памятником ЮНЕСКО.
- Игорь Александрович, Вы разрабатывали систему температурно-влажностного режима Владимирского Успенского собора. Что это был за проект? - Успенский собор и фрески Андрея Рублева требуют системы нормализации влажностного режима самого современного типа. Мы разрабатывали ее еще в восьмидесятых годах. Это была система автоматических датчиков. Она находилась в Москве на экспертизе у признанных специалистов, которые ее проверили и на тот момент одобрили. Тогда же мы определяли, какое количество посетителей в день оптимально для собора. Подобные расчеты – обязательный элемент налаживания температурно-влажностного режима.
- Какова судьба этой системы?
- Началась перестройка, и о ней забыли. Теперь у нас есть современный мировой опыт и новые технологии. Но все же недавно, когда мы приводили в порядок подпольные вентиляционные каналы, то убедились, что они – в великолепном состоянии.
- Ваш отец, выдающийся архитектор и реставратор Александр Васильевич Столетов, занимался сохранением белокаменного наследия. Какие памятники Владимирской земли входили в сферу его деятельности?
- Перед войной ситуация с белым камнем была очень тяжелой. В тревожном состоянии находились практически все наши белокаменные храмы – уникальное наследие прошлого, лучшее, что есть на Владимирской земле. Поэтому отец занимался и Владимирским Успенским собором, и храмом Покрова на Нерли, и церковью Бориса и Глеба в Кидекше, и Георгиевским собором в Юрьев-Польском.
Дмитриевский собор был в крайне аварийном состоянии и нуждался в спасении. Опытные реставраторы, профессионалы своего дела из Москвы и научные деятели, предлагали разобрать памятник, промаркировать каждый камень, как это делается с бревнами, и потом собрать заново. А во Владимире реставрационные мастерские открыли только в 1945 году. До их создания и в первые годы существования первоочередным в работе реставраторов стало выведение памятников древнерусского зодчества из аварийного состояния.
- Как спасали шедевры?
- Главная особенность наших белокаменных соборов – огромные главы, которые давят на своды, а своды, в свою очередь, распирают стены. Трещины, образовывавшиеся в течение многих столетий, были практически во всех храмах Средневековой Руси. Перед реставраторами стояла первоочередная задача – сохранить сами здания памятников. Причем эта проблема стояла не только перед белокаменными соборами, но и перед многими храмами Суздаля. Укрепительные работы явились первым разделом деятельности реставраторов на Владимирской земле.
Им предстояло провести сложнейшие работы. Но в самом тревожном состоянии находился Дмитриевский собор. Целый комплекс укрепительных работ, решивших вплоть до сегодняшнего дня проблему конструктивной устойчивости белокаменных церквей, проводился и во Владимирском Успенском соборе.
- Так камни перед началом укрепительных работ пронумеровывали или реставраторы все-таки пошли по другому пути сохранения памятников? - Это огромная тема. Шла война. Отцу поручили реставрацию Дмитриевского собора семнадцатого августа 1941 года. Именно в первую зиму войны были выполнены самые сложные укрепительные работы памятника. Отношение общества и власти к наследию древней Руси тогда, по моему глубокому убеждению, - свидетельство уникальной гражданской позиции. Немцы – под Москвой, государство борется с врагами, но сохраняет при этом выдающиеся памятники истории!
Первый этап реставрации белокаменного храма – тщательный анализ того, что с ним в данный момент происходит и по каким причинам. Предложения по разборке Дмитриевского собора на первый взгляд казались научными, но на самом деле были абсолютно поверхностными. На основе исследований, которые в то время провели реставраторы во главе с отцом, определили причины аварийности Дмитриевского собора. Проблема заключалась в крайне плохом состоянии юго-западного пилона одного из столбов внутри собора и в очень большом давлении тяжелого барабана на своды. А также – в чрезвычайно плохом состоянии, как и у всех наших белокаменных памятников, собственно стен собора, которые включали в себя два внешних слоя белого камня и щебень, засыпанный между ними. Таков был метод зодчих: щебень перемешивали с известковым раствором. За многие столетия эта внутренняя засыпка превратилась просто в труху и уже не работала как конструктивная часть здания. Ее необходимо было укрепить. Сначала требовалось снять со стен распор, возникший из-за давления сводов и барабана. Для этого реставраторы ввели три слоя железобетонных связей в два уровня – взамен древних деревянных, которые сгнили и не работали на распор, а также – один новый, в пять подпружных арок, где распор был наиболее сильным. Реставраторы выполнили уникальные работы в тяжелейшие годы войны, что, безусловно, и сохранило Дмитриевский собор и до сих пор не вызывает вопросов по его устойчивости.
- Таким же способом реставраторы укрепляли и другие памятники Владимирской земли?
- В военные и первые послевоенные годы подобный комплекс противоаварийных работ был проведен во всех белокаменных памятниках: и на Покрове на Нерли, и на палатах Андрея Боголюбского в Боголюбове, и в церкви Бориса и Глеба в Кидекше. Это освободило нас, следующее поколение реставраторов, от решения сложнейших проблем. Сегодня все работы по реставрации белокаменных памятников Владимирской земли – другого уровня, другой категории сложности.
- А во владимирском Успенском кафедральном соборе проводились укрепительные работы?
- Да. Его также укрепляли. Но те проблемы, о которых я говорил на примере Дмитриевского собора, в Успенском соборе были в меньших объемах. Требовалось укрепить восточные стены в подпружных арках. И реставраторы их укрепили. Поэтому сегодня просто не возникает никаких вопросов по его конструктивной устойчивости. За исключением некоторых конфликтных тем, которыми сегодня очень любят спекулировать.
- Игорь Александрович, Вы упоминали о тяжелом состоянии самого белого камня в довоенное время и после войны. В чем оно заключалось? - Тут сразу перехлестывается два вопроса. В военное время была решена конструктивная проблема белокаменных памятников. Но сам белый камень, из которого построены храмы Средневековой Руси, по своей природе довольно хрупкий. За столетия в области его сохранения и дальнейшего существования накопилось множество проблем. В первые годы работы реставрационных мастерских основной задачей стало укрепление соборов. Вопросы белого камня подняли мы, реставраторы, в восьмидесятые годы. В то время у нас была возможность самым внимательным образом проанализировать, что с ним происходит, и осуществить тщательные химическое, физическое и биологическое исследования. Мы располагали даже своей небольшой лабораторией. Изучив проблемы разрушения белого камня, нашли способы его укрепления, провели цикл работ по его очистке от жутких загрязнений, что было жизненно важным для сохранения памятников. Мы очень ответственно отнеслись к белокаменной кальцинированной пленке, которая является кожей белого камня и на которой реставраторы обнаружили огромное количество болезнетворных микробов.
- Как укрепляли белый камень?
- Расчистка белого камня открыла возможность для его укрепления, нанесения на кальцинированную пленку, кожу белого камня, специального состава. Тот состав, который наносится сегодня, предохраняет камень от агрессивного, негативного воздействия окружающей среды, атмосферных, экологических и других колебаний. Причем это не жесткое составляющее. Через пять-семь лет состав исчезает.
В период с 1975 по 1990 годы работы по укреплению белого камня мы провели по всем белокаменным памятникам. В том числе и в Успенском соборе. Методики мы достаточно хорошо отработали. И то, что в настоящее время происходит в реставрации белого камня Успенского собора и Покрова на Нерли, - продолжение уже начатого нами процесса, но с интервалом в двадцать лет. Этот разрыв, мягко говоря, великоват. Подобную профилактику необходимо проводить каждые десять лет.
- А что мешает проводить ее регулярно?
- На основании своего опыта я совершенно серьезно и ответственно заявляю: реставрационная система сломалась, в настоящее время она отсутствует полностью. При условии ее нормальной работы, профилактика и консервация памятника осуществлялись бы своевременно. Если упустить профилактику-консервацию, к примеру, на тридцать лет, то вскоре, возможно, придется делать очень серьезную терапию. Или даже операцию, как с человеческим организмом, потому что памятник – тоже живой организм.
Если в Дмитриевском и Успенском соборах раз в десять лет проводить профилактические и консервационные работы, не очень дорогие и не очень сложные, это бы гарантировало им сохранность и великолепную жизнь на все время такого к ним отношения.
Огромный опыт, который был накоплен реставраторами Владимирской земли с момента создания реставрационных мастерских, сейчас активно утрачивается и не используется. - Значит, недалеко то время, когда перед реставраторами вновь может встать проблема выведения белокаменных памятников из аварийного состояния?
- Слава Богу, на Владимирской земле за послевоенные сорок пять лет, с 1945 по 1990 годы, были проведены грандиозные реставрационные работы по большинству наиболее интересных памятников Гороховца, Мурома, Юрьев-Польского, Александрова. Это не только наследие белокаменного зодчества. Проделанный владимирскими реставраторами труд еще держит памятники в достаточно хорошем состоянии. Но если ими не заниматься, то в деле охраны шедевров древнерусской архитектуры многое придется вскоре начинать с нуля. Тогда вновь встанет необходимость осуществления противоаварийных работ.
- Игорь Александрович, как Вы пришли в реставрацию?
- В реставрацию я пришел официально в 1956 году, после окончания института. Но в самой реставрации я – с сорок первого года, потому что тогда ей занялся мой отец. Я помогал отцу с обмерами. Таскал что-то на Дмитриевский собор, над которым немцы летели бомбить Горький. А я, маленький, десятилетний, наблюдал за ними с крыши храма. Потом мы с товарищем с Дмитриевского собора со страхом высматривали – не видно ли над Москвой пожара. Но, к счастью, видно не было. Вот так все начиналось.
- Изменилось ли что-то сегодня в отношении к реставрации?
- Изменилось, конечно. Время изменилось, люди изменились, общество изменилось. Когда реставрационное дело начинал отец, здесь ничего не было – ни специалистов, ни баз, ни рабочих. Но уже к девяностым годам уровень реставрации на Владимирской земле был очень высок. Тут работало сто человек профессиональных проектировщиков: архитекторов, конструкторов, инженеров всех специальностей, научных сотрудников. Мы имели свою лабораторию. Во всех исторических городах у нас были подразделения профессиональных рабочих. Сыновья и внуки приходили продолжать дело, которое когда-то начинали их отцы и деды. У нас работали династиями, к нам в очередь стояли молодые люди, желавшие посвятить себя реставрации. То есть, другой была обстановка.
И при отце многое происходило иначе. К примеру, на реставрацию Дмитриевского собора цемент доставляли иногда на попутных машинах, вывозивших в эвакуацию московские заводы. Карандаши и стиральные резинки нам присылали наложенным платежом по почте, потому что тут не было ничего. А к девяностым годам во владимирских реставрационных мастерских могли решать абсолютно все задачи. Причем сегодня мы говорим о штучных памятниках, а ведь тогда наша организация занималась проблемами целых городов. У нас был свой кирпичный завод, который выпускал необходимый большемерный кирпич. У нас были собственные делянки леса, где мы получали лес нужной нам длинны. Мы могли проводить все виды обработки этого леса и имели собственный белокаменный карьер. Реставрация на Владимирской земле находилась на очень высоком уровне. - А почему теперь этого нет?
- Из одного состояния общество болезненно переходило в другое. И при переходе утратилось то, что было наработано раньше. Беда в том, что реставрационное дело было разрушено как единый мощный процесс. Владимирская земля настолько богата уникальными памятниками, настолько насыщена историей, что без реставрационного дела, без поддержания и грамотного сохранения наследия прошлого ей просто не жить. Но для того, чтобы белокаменные соборы существовали, должна быть своевременная лечебная помощь, то есть грамотная реставрационная работа. Когда реставрацией занимается десятка полтора случайных лекарей, половина из которых – шарлатаны и знахари, ничего не получится. Я убежден: на Владимирской земле необходим, как это было прежде, серьезный, крупный, мощный, единый центр реставрационной деятельности. Словом, то, что когда-то мы потеряли. Ведь сегодня мы работаем где-то в Калуге или в Перми, а здесь, в Спас-Евфимиевском монастыре Суздаля, - москвичи. А в самой Москве реставрацией занимаются туркмены и молдаване. Против них я ничего не имею, но это ведь чужие руки. Складывается система не реставрационной деятельности. Зодческая культура Владимирской земли создавалась силами владимирских мастеров. Так и вытаскивать, то есть сохранять ее могут люди, которые живут на этой земле.
- Игорь Александрович, Вы упомянули, что при переходе на новую систему реставрации был утрачен прежний опыт. А каковы методы реставрации сегодня?
- Когда я говорю об утратах в реставрации, я имею в виду, что потерялась сама система реставрационной деятельности. Утратить приемы невозможно, потому что они - безусловны. Их можно просто либо уметь, либо не уметь выполнять. На Владимирской земле они, к счастью, сегодня существуют: есть люди с огромным опытом, есть позиции, традиции. Но уже нет системы реставрационной деятельности. Вместо нее теперь - кооперативы, конторы, люди, реставрацией не владеющие, но ею активно занимающиеся.
- Получается, страдает памятник?
- Конечно. Но я повторюсь - слава Богу, на Владимирской земле комплекс серьезнейших реставрационных работ был проведен за сорок пять – пятьдесят послевоенных лет. И этот потенциал держит памятники в хорошем состоянии. Поэтому сегодня особой реставрационной деятельности не проводится. В основном – только ремонт. Раньше все виды работ на белом камне, все контакты с научно-исследовательскими организациями Москвы, все методики проходили через одну организацию. Но в последние пятнадцать лет ее умудрились разделить. В одной области – одна группа уникальных памятников с одними болезнями, а реставрацией занимаются разные группы и «профессионалов», и специалистов. Для наследия древнерусского зодчества это огромное наказание – бесспорно. Результативность такой работы уменьшается минимум вдвое.
- Возможно ли сохранить памятник, который, с одной стороны, является действующим храмом, а с другой – наследием истории?
- Так сложилось, что на Руси наибольшее число памятников зодчества – культовые храмы. Это особый вопрос. Люди на Руси плохо писали. Всю художественную энергетику своей души русский народ вкладывал в строительство храмов. Скажу больше, из опыта работы в реставрации на протяжении нескольких десятков лет: с храмами, которые мы реставрировали, и которые не знали, как заполнить, была беда. Они через три года опять превращались в руины. Когда мы делали в них дома культуры и что-то подобное, это хоть как-то спасало, но, в принципе, все же не ложилось органично на структуру храмов, было чужеродным. С приходом церкви здесь появился истинный хозяин. Когда сейчас происходит реставрация храмов под нужды церкви, эта реставрация как нельзя лучше и естественнее ложится на ту функцию, ради которой храм и был когда-то создан. Не возникает никакого противоречия.
- Влияет ли осовременивание памятника на его историческую среду?
- Когда осовременивание глупо и неграмотно – влияет. В позапрошлом 19 веке, к примеру, безобразно относились к собственно архитектурной стороне храма. Крыши переделывались, окна растесывались, связи убирались. Во многом этим был спровоцирован кризис в начале советского времени в области сохранения белокаменных памятников. Ведь Дмитриевский собор полтора века назад был раскрашен масляными красками, хотя изначально он был белокаменным храмом. Подобные явления катастрофичны. Камень должен дышать. Он не может быть закупорен. Верю, что такого не будет, что отношение к наследию истории вскоре изменится, и реставрация обретет разумное русло.

Екатерина ЦВЕТКОВА.

 

Главная | Время исполнения заказа | Цены |
© 2010 Реставрация