Живой, единый, постоянно изменяющийся организм – именно таким Александр Игнатьевич Скворцов, профессор, знаменитый реставратор, заслуженный деятель искусств Российской Федерации, впервые увидел Владимирский Успенский собор. В 1968 году, после окончания искусствоведческого отделения МГУ, он приехал сюда и занялся не просто реставрацией, но, в буквальном смысле, – лечением. Нужно было изучить и историю храма, и архитектуру, и душу, и – каждый камень. Впадинки, выемки, бугорки, трещинки – их изо дня в день исследовал Александр Игнатьевич.
 |
Уже на протяжении сорока лет он осматривает эти стены – уцелевшие свидетельства минувших эпох. Следит за их состоянием, сохраняет, бережет, болеет сердцем. И знает: реставрация – длительный, очень трудоемкий процесс, не терпящий спешки.
Сегодня Александр Скворцов, научный руководитель реставрационных работ знаменитого памятника Средневековой Руси - Успенского собора, рассказывает нам о специфике и сложностях реставрации не только белого камня, но и фресковой живописи.
|
- Александр Игнатьевич, мы знаем, что еще недавно Успенский собор был закрыт на реставрацию. Что происходило там, за дверями этого древнего храма?
- Мы расчищали, укрепляли, приводили в порядок росписи 19 века в западной части собора. Это был, так сказать, всего лишь марафет к 850-летию храма. Подлинная реставрация живописи немыслима без архитектурной реставрации. Здесь просто необходим комплексный подход. Ведь без соответствующего температурно-влажностного режима невозможно приступить к основательной реставрации фресок. Сегодня мы столкнулись с несколькими серьезными проблемами. Одна из них – проблема отведения от собора воды. Сырость, влажность постоянно воздействуют на его стены, разрушая живопись. Можно бесконечно заниматься сиюминутными, незначительными, лоскутными вопросами. Но мы, реставраторы, должны в первую очередь решать проблемы температурно-влажностного режима, иначе все труды будут напрасны. К тому же, владимирский Успенский собор – наследие разных эпох. Здесь не только фрески Андрея Рублева, но и фрагменты живописи 12-13 веков, сложнейшие исторические напластования от времен русского Средневековья до девятнадцатого столетия. Тут мы сталкиваемся с разными материалами, каждый из которых нуждается в особенных условиях хранения, в разработке индивидуальных методик реставрации. Например, в иконостасе собора, созданном в стиле барокко, преобладает дерево. Оно неизбежно подразумевает резьбу, а резьба – золочение по левкасу. Очевидно, подход к реставрации иконостаса будет отличаться от реставрации фресок.
Порой, чтобы внедрить то или иное средство в реставрационную практику, нужно потратить десять и более лет на его апробацию. И хотя мы ведем работы не только внутри собора, но и снаружи, я уверен, наши труды – не на один и не на два года.
- Многое изменилось вокруг Успенского собора. Здесь появились ограда и новая калитка, территорию у храма замостили современной плиткой. Это тоже часть проекта реставрации?
- Успенский собор – это не только храм, не только святыня, но еще и величайший памятник истории, органично и неразрывно связанный с окружением. С природой, с дорогами, с фонарями. Огромное значение в его жизни играет то, как мы относимся к нему, насколько трепетно храним и оберегаем его историческое пространство. Сегодня, к сожалению, слишком многие считают: если окружающая среда не влияет прямо на состояние стен и фресок памятника, значит, она может свободно меняться и осовремениваться. Мнение реставраторов в подобных случаях никто не учитывает. Сегодня от памятников хотят привлекательности, эффектности, элемента шоу. Отсюда и возникают современные дорожки и своеобразные светорекламы в виде подсветок и иллюминаций, которые, к сожалению, все-таки оказывают определенное воздействие на камень. Человек жаждет получить все и сразу – без усилий и трудностей. Но в памятник надо вникать, всматриваться, вслушиваться в его историю, в живущую в нем тайну мироздания. Подчас этот процесс может длиться всю жизнь. Погружаясь в богатейшее историческое пространство Успенского собора, я яснее вижу и понимаю себя, свое Отечество. Именно так рождается патриотизм, произрастающий из самых недр древнейшего храма. Случается, за день несколько раз проходишь по десять ярусов лесов, от основания до кровли, устаешь, изматываешься, но возвращаешься домой – блаженным, наполненным.
- Есть ли разница в подходе к реставрации между советским периодом и настоящим временем?
- Безусловно, разница есть, и реставраторы ее очень остро ощущают. Как бы мы не ругали советское время, тогда была эффективная, хорошо отлаженная система заботы о памятниках. А сегодня в охранной политике – постоянные изменения, реформы: одни отделы появляются, другие – исчезают. Это напрямую отражается на памятнике и приводит к негативным последствиям. Я помню годы, когда общество дышало потребностью в истории, в ее живом наследии, в ее святынях. В стране был самый настоящий музейный бум, я бы даже сказал, в своем роде – музейный Ренессанс, у истоков которого находились писатели, художники, искусствоведы, философы, академики. По инициативе таких людей, как Николай Воронин, Георгий Вагнер, Виктор Астафьев, Владимир Солоухин, Валентин Распутин, Сергей Аверинцев, в 1966-67 годах возникло Всероссийское общество охраны памятников. Забота о них стала прямой задачей государства. Но после перестройки в отношении к ним появился нигилизм, уверенность, что при желании можно воссоздать все, что угодно. Убежден, это очень опасное явление. Масштабы, материалы, образность – сегодня все иное. Люди приходят в Успенский собор и ждут, когда экскурсовод им скажет: «Посмотрите, вот здесь фрески Рублева». Но завтра, может так случиться, они услышат: «Посмотрите, вот здесь раньше были фрески Рублева». Туризм и паломничество, как особый его вид, развиваются теперь огромными темпами и наносят большой урон храму. Тут кроются вопросы нравственно-этического порядка. Сама система охраны памятников родилась еще при Петре Первом. А в 60-х годах 19 века в Москве графом Алексеем Уваровым было создано археологическое общество, которое занималось проблемами сохранения Успенского собора. Тогда здесь была проведена первая научная реставрация, и памятник приобрел привычный для нас внешний вид. Однако настоящее время – время потребительского отношения к истории. Если общество не пересмотрит свои позиции, мы можем потерять не только бесценные фрески Андрея Рублева, но и сам памятник.
- А чем отличаются научная реставрация и просто реставрация?
- Всякая реставрация должна быть научной. Но сегодня в нашей среде появились два новых термина, обозначающие страшные, без преувеличения, процессы в охране памятников: антиреставрация и коммерческая реставрация. Научная реставрация всегда связана с исследованиями истории, архитектуры памятника, окружающей его среды. Она воспроизводит, реанимирует методы, по которым он создавался, и законы рождения красок. Это укрепление памятника, очищение его от пылинок и консервация. Настоящие реставраторы ничего своего в историю не привносят, но неизменно следуют своей главной и единственной задаче – спасти и сохранить. К примеру, у одного воина на фреске Рублева не сохранилась голова. Ко мне постоянно обращаются с просьбой: «Допишите!». Но если мы это сделаем, перед нами будет уже не Рублев. Ведь восстановить прежнее с предельной точностью нельзя. Даже реконструкция не даст нам былого. В благолепии, к которому сегодня так все стремятся, скрывается подмена истории. Ни современная красота, ни позолота не могут сравниться с подлинным дыханием времени, живущим в памятнике, не тронутом стремлениями обновить, подкрасить, восстановить. Ведь памятник – это память. И здесь все сказано.
- Александр Игнатьевич, как можно уберечь памятники от современных веяний, тенденций и натисков?
- Скажем, вот уже 850 лет живет Успенский собор, и все эти 850 лет мир вокруг него меняется. Когда-то здесь была одна ограда, теперь – другая. Какое-то время рядом стояла шатровая колокольня, а сегодня – колокольня в стиле классицизма. Пристоен Георгиевский храм. Современность всегда окружает памятник. Иначе не бывает. Проблема заключается в том, насколько современный мир может вторгаться в историю памятника. Мне вспоминается факт: прихожу в собор, а на фреске нацарапано что-то вроде «Таня + Саша = Любовь». Это серьезный повод задуматься о духовности и культуре нашего общества. Поражает, как щепетильно относятся в Европе к сохранению своего исторического наследия. Например, в Италии при каждом соборе есть отдельный музей. В одной из действующих капелл Падуи – строжайший режим посещения. Посмотреть на фрески Джотто, с которых началось Итальянское Возрождение, здесь могут не более 4 групп в день. Запись в них начинается за месяц. В каждой группе – 10-12 человек. Сумки, верхнюю одежду посетители оставляют в специальном помещении, чтобы с улицы не принести с собой на них микрочастицы и микроорганизмы, разрушающие живопись. С выдохом в пространство попадает нежелательная влага и испарения. Они тоже неблагоприятно воздействуют на фрески. Поэтому после каждой экскурсии капеллу закрывают на определенное время – для полной замены воздуха. Конечно, это идеальный вариант. Все-таки сам процесс длительных реставраций возникает из-за неверного отношения общества к историческим памятникам, которые сохранять нужно сообща. Периодически перед нами ставят вопрос о замене в Успенском собор пола. Но даже здесь без научного подхода никуда не сдвинешься. Одно неверное действие может стоить памятнику жизни. Ведь если, допустим, заменить старинные, прижившиеся металлические плиты 19 века на современный мраморный пол, под ним неизбежно будут накапливаться сырость и влага, которые начнут выходить через стены, разрушая камень и живопись. Реставратор должен знать все тонкости, нюансы памятника. Быть мудрым, не идти на поводу у времени, но придерживаться проверенной и испытанной методики.
Екатерина Цветкова.
|
